2
Хотя, не факт... что её будут искать. Эта мысль придавала Марийке уверенности и бодрости. Действительно, зачем им это надо. Подумаешь: сбежало "сомнительное удовольствие". Найдут себе другую наивную дурочку или ещё лучше привезут профессионалку. В конце концов, она им совсем не нравилась. Они постоянно были не довольны. Считали: что она жеманится, строит из себя невинную овечку и набивает цену. А она "не набивала". Просто боялась их до ужаса и брезговала ими. Всеми! Какое уж тут удовольствие. Мерзость!
Мысли её потекли в сторону лагеря, который она оставила четыре часа назад. Сегодня дежурили два "гомика" Стас и Ник. Вероятно, сейчас они проснулись и двинулись в сторону кухни - узнать: какая ей нужна помощь? Так было заведено. Хозяин давал мужикам один выходной в неделю. На стирку, отдых и прочие личные дела. Так как личных дел у них в тайге было мало, бригадир постановил им - помогать поварихе, а по совместительству бригадной шлюхе, или наоборот, шлюхе, а по совместительству бригадной поварихе. То есть ей. Марийке. Ну, там дров принести и наколоть для крохотной печурки, за водой сходить на ключ, а ближе к вечеру баньку истопить для тех, кто на смене. Конечно, у них и вагончики были благоустроенные, и душ, и даже вагон-кухня со всеми напичканными электроникой прибамбасами, только линию электропередач сюда ещё не провели, а аккумуляторные батареи без конца разряжались. Вот и приходилось возвращаться к дедовским проверенным методам гигиены и приготовления пищи.
Скорее всего, они сразу её не спохватятся. Решат, что он ушла в лес за травами. Она так частенько делала. Тем более, что для отвода глаз, она утром сварила кисель и борщ, испекла бисквит. Осталось приготовить к ужину только второе. Согласна договора Марийка была обязана готовить завтрак и ужин, который фактически заменял обед. Первое, второе, третье и десерт. Мужики любили съесть что-нибудь печёное. Сволочи! Все они падки на сладенькое. Ничего будет вам сегодня "сладенькое"! Набегаетесь вы у меня. Некогда будет думать о сбежавшей глупой девке. Жаль, что я не увижу, как вы будете занимать очередь в туалет. Ненавижу всех! Она, было, засопела носом, но потом передумала. Нет времени нюни распускать - идти надо. Чтобы не сбиться с пути - не потерять из виду лесную речку, Марийке приходилось лезть сквозь густые колючие заросли напролом. Куртку в нескольких местах разодрала, бутылку воды выпила, принялась за вторую, но никаких признаков человеческого обитания по-прежнему не обнаруживала. Тайга становилась всё мрачнее, заросли всё гуще, ноги всё тяжелее. Она поняла: надо отдохнуть. Выбравшись на небольшую опушку, она села на старый трухлявый пень, огляделась и впервые за день усомнилась в правильности выбранного направления. Она уже пять часов "путешествует". Скорость её заметно снизилась. Но в среднем она не может быть меньше четырёх километров. Стало быть, от лагеря она отошла километров на двадцать. Хотя, если учесть то, что ей приходилось петлять как и вертлявой речке, может, меньше... Она с трудом поднялась. Надо идти! Даже если этот храм находится на расстоянии тридцати километров от лагеря, она дойдёт до него. Дойдёт! Не может не дойти. Не имеет права! У неё ребёнок. Дочка. Доченька. Дочурка. Сейчас находится под присмотром бабули. Марийкиной бабушки по отцу. Которой уже шестьдесят пять лет. Как только органы опеки узнают, что Марийка исчезла, они тут же отправят Лизоньку в детдом. При мысли об этом Марийка всё-таки засопела, пустила слезу, но прибавила шагу. Доченьку свою она любила...
Она взглянула на часы. Четверть четвёртого. Гомики, по её мнению, ещё ни о чём не догадываются. Играют в карты. Или музыку слушают по МП-3. Они всегда так делали. Вообще-то они неплохие мужики. Хотя слово "мужики" к ним применять странно. Они всегда приходили к ней вдвоём, тоже согласно графику, составленному бригадиром. Заставляли её раздеваться, танцевать, целовать поочередно то одного, то другого. А потом, распалённые, занимались друг другом. Долго. Часа два. Платили исправно. Тысячу "по тарифу", тысячу за молчание. Каждый. Марийка вздохнула. Зарекалась - не вспоминать. Но не могла. Первое время ей было дико наблюдать эту "чисто мужскую любовь". Противно. А потом она стала радоваться их приходу. Пока они занимались "любовью друг с другом", она могла отдыхать или заниматься своими делами. Правда, иногда они требовали, чтобы она попискивала и постанывала. Чтобы мужики, в нетерпении ожидающие своей очереди возле её вагончика, слышали не только их, но и её стоны. Она подыгрывала им с удовольствием, хотя знала, что бригадир и другие уже обо всё догадываются. Но это, как говорится, не её проблема. У неё и своих хватало. Выше головы увязла.
Кажется, лес стал чуточку реже. Или она желаемое выдаёт за действительное. Снова услышала дробь дятла. Улыбнулась ему как старому знакомому. Прибавила ходу. Четыре часа. Скоро солнце сядет. В тайге темнеет рано. Марийка боялась оставаться на ночь в тайге, но морально себя к этому готовила. Теперь она была уверена, что не зря это делала. Страшно! Но всё лучше, чем оставаться в лагере. Сегодня ей предстояла "жуткая" ночь. Она повторялась с периодичностью раз в пять дней. Когда наступала очередь садиста Мишки и дедка. Мишка, и в самом деле, был садист. Он постоянно бил её, щипал, накручивал на кулак волосы и требовал, требовал, требовал, ублажать его, как ему вздумается. Было больно и обидно. Уходил он всегда недовольный, осыпая её ругательствами и угрозами. Первое время она пыталась подстроиться под него, угодить ему. Не от усердия конечно, и не ради денег, а из чувства самосохранения. Но вскоре поняла: это бесполезно. Пустила всё на самотёк. Результат тоже. Последний раз вообще не заплатил, обозвал погаными словами и пообещал повесить её перед отъездом на первом попавшемся суку. Она пыталась пожаловаться бригадиру. Но тот лишь рукой махнул. Не бери в голову. Он только болтает. Не повесит. А что касается того, что щиплет тебя, так это каждый получает удовольствие, как может. Квёлая ты. Неактивная. Старайся. Не он один. Многие мужики тобой недовольны.
Вспоминая ехидные слова бригадира, Марийка задрожала от злости. И тогда и сейчас захотелось наброситься на него и задушить. Тварь! Живут же такие на свете. После Мишки наступала очередь дедка. Такое прозвище он получил из-за возраста. Самый старший в бригаде. Кроме того, любил хвастаться и фотографией в нос потыкать: дескать, смотрите какие у меня замечательные дочка и внучка. Зато на Марийке он "пахал" пуще любого молодого. Раньше чем через два часа с неё не слазил. Целовал, целовал, целовал. Везде, где вздумается. Мерзко так, пуская слюни, обсасывая её грудь, живот, бёдра, даже пятки. И всё приговаривал:
- Давай, доченька! Давай, миленькая! Поворачивайся! Шевелись! Давай ещё! Ещё! И ещё!
Его слюнявые поцелуи были противнее Мишкиных тумаков и щипков. Доченька! Когда он так её называл, ей хотелось крикнуть: твоей бы дочери хоть раз такое испытать. Козёл старый! Внучку жалеешь, а о моей дочери ты подумал? Кто её-то растить будет, если ты меня до смерти "затрахаешь"? А ещё он её постоянно уговаривал: давай, доченька, по-стариковски (без презерватива, значит). Не люблю я эти "брызговики". Живую плоть хочу чувствовать. Любых денег не пожалею. Марийка категорически не соглашалась. Слышала, как он не раз мужикам распространялся, что баба его (жена, то есть) двадцать шесть абортов от него сделала. В год по три раза ездила на скоблёшку. А что ей сделается? Бабы как кошки - живучи. Только "кошка" эта через десять лет семейной "счастливой" жизни (почему-то?) загнулась. А ещё хвастался: когда в больницу её вёз с кровотечением, два раза в лесок завозил, пользовал. "Допользовал", видно, до бессознательного состояния. Так в больницу и привёз полуживую. Сокрушался долго. Плакал. И как безутешный вдовец "целых сорок дён в дом баб не водил". Скотина. От нахлынувших воспоминаний подступила к горлу тошнота. Она остановилась. А, может, не только воспоминаний, но и голода. Только сейчас сообразила, что ничего сегодня не ела. Она села прямо на тёплую, испаряющую прелый запах, хвою. Сняла рюкзак. И тут же почувствовала, как затекли шея и плечи. Есть расхотелось. Полежать бы. Но нельзя! Идти надо - скоро стемнеет. Скорее всего, сегодня до храма она не доберётся. Надо искать место для ночлега. Вот только где? Ей только один раз пришлось ночевать в лесу: ещё девчонками пошли с подружкой за грибами да заблудились. Плутали, плакали, а потом сели под дерево спина к спине и уснули. Там под деревом и обнаружил их лесничий. Точнее сказать, его пёс по кличке Верный. Добрый он был. Хоть на вид и страшный. Сейчас не было ни Верного, ни хрупкой спины, на которую можно было бы опереться.